в конце жизни
Извините за частоту - надо выставить этот блок,
тяжелый эмоционально и очень личный,
перед тем оглушительным, что наступит скоро
Итак,
https://rg.ru/2011/04/22/voznesenskii.html
Как-то вечером, в бараке, Гумилев как-то задумчиво посмотрел на меня и сказал:
"Левушка, я хочу вам погадать - древним буддийским гаданием".
Мы заварили полную пачку чая, Гумилев выпил этот чифирь, сел,
закрыл глаза, потом взял мою ладонь, пошел по ней пальцами,
и я почувствовал что-то вроде уколов тончайшими иголками.
Он говорил о моем будущем, все это потом сбывалось,
а в конце открыл недоуменно глаза и сказал:
"Левушка, в конце жизни вы будете кем-то вроде известного проповедника,
религию, что ли, какую-то будете проповедовать...".
Мы много спорили, обсуждали...
Это был постоянный диалог, в котором участвовал небольшой круг друзей
РГ: А Шаламов считал, что лагерь ничему не может научить.
Вознесенский: Я узнал изнанку жизни, то,
чего не мог бы даже представить,
находясь на свободе.
И волосы вставали дыбом от рассказов, например,
организатора подполья в немецком лагере,
в нашем лагере получившего 25 лет.
+++
Ну это, собственно, был мой дед.
Хотя какой “дед”, посмотрите на фото -
повернется у вас язык назвать такого человека “дедом”?
Только по имени-отчеству, конечно, тщательно отглаженный
костюм всегда, даже дома.
Если не знать всей биографии можно подумать,
вот баловень Судьбы, барчук, очевидно вырос в комфорте,
чисто “золотая молодежь”, тяжести жизни не ведавший.
26 июня 1941-го добровольцем на фронт, рядовым.
Пройдя уже два года философского факультета ЛГУ, а это
извините, не брежневский вечерний МГУ “с ЗИЛа”,
а еще без законченных советских болванов в виде “профессоров” от сохи.
Можно было уже пойти на офицерские, потом
политруком или в военную разведку, как другие одноклассники
сделали, тем более что немецкий был родной,
да не просто немецкий, а такой немецкий, при звуках которого
простые немцы навытяжку вставали. В “варианте Омега” немного раскрыт
этот аспект немецкой аристократии.
Но нельзя было, вот в чем дело, идти таким очевидно
более выигрышным путем.
В Ленинграде осталась первая жена с дочкой,
погибли в блокаду.
Женщин у него было много, даже очень, после всех лагерей,
включая жен, я застал последнюю, но потом были еще разные.
Но сын был один, мой отец.
И похоронили их в одной могиле, сначала
отца, а через месяц в свежей еще - и его отца,
памятник один на двоих - гранитный блок из двух
половинок в середине зияет пустотой крест.
Да, память избирательно выкидывает
обрывки разговоров и воспоминаний, да,
своими глазами видел письма от Вилли Мессершмитта - тоже друга его по гроб жизни,
которых согласно “историческим фактам” просто в природе
существовать не должно было бы, как и много другого
в жизни этой нашей мужской линии,
чему совершенно невозможно найти рационального объяснения.
Все время какие жуткие, невероятные отклонения
от обще-среднего, от того, что “положено”, и не положено.
Да, когда этого Льва друг его, который ему жизнь в лагере
реально спас, когда-то попросил об одной-единственной вещи - помочь перевести
меня учиться в МГУ, тот наотрез отказал, типа не могу
поступиться принципами, у меня самого сын пошел служить в армию,
и твой внук типа пусть идет нах.
Принципы, да, когда таким как я МГУ был в тот год
ход просто наглухо закрыт - это абсолютно теперь достоверный факт,
резали на сочинении согласно спущенному указу, а советским
болванам, включая в первую очередь московских - потомков чекистов Дзержинского,
двери всех мехматов были распахнуты настежь, со всеми вступительными
задачами заранее заученными с репетиторами и в спецшколах.
Ну извините, если что кому не так будет теперь.
Долг платежом, да.
С процентами.
тяжелый эмоционально и очень личный,
перед тем оглушительным, что наступит скоро
Итак,
https://rg.ru/2011/04/22/voznesenskii.html
Как-то вечером, в бараке, Гумилев как-то задумчиво посмотрел на меня и сказал:
"Левушка, я хочу вам погадать - древним буддийским гаданием".
Мы заварили полную пачку чая, Гумилев выпил этот чифирь, сел,
закрыл глаза, потом взял мою ладонь, пошел по ней пальцами,
и я почувствовал что-то вроде уколов тончайшими иголками.
Он говорил о моем будущем, все это потом сбывалось,
а в конце открыл недоуменно глаза и сказал:
"Левушка, в конце жизни вы будете кем-то вроде известного проповедника,
религию, что ли, какую-то будете проповедовать...".
Мы много спорили, обсуждали...
Это был постоянный диалог, в котором участвовал небольшой круг друзей
РГ: А Шаламов считал, что лагерь ничему не может научить.
Вознесенский: Я узнал изнанку жизни, то,
чего не мог бы даже представить,
находясь на свободе.
И волосы вставали дыбом от рассказов, например,
организатора подполья в немецком лагере,
в нашем лагере получившего 25 лет.
+++
Ну это, собственно, был мой дед.
Хотя какой “дед”, посмотрите на фото -
повернется у вас язык назвать такого человека “дедом”?
Только по имени-отчеству, конечно, тщательно отглаженный
костюм всегда, даже дома.
Если не знать всей биографии можно подумать,
вот баловень Судьбы, барчук, очевидно вырос в комфорте,
чисто “золотая молодежь”, тяжести жизни не ведавший.
26 июня 1941-го добровольцем на фронт, рядовым.
Пройдя уже два года философского факультета ЛГУ, а это
извините, не брежневский вечерний МГУ “с ЗИЛа”,
а еще без законченных советских болванов в виде “профессоров” от сохи.
Можно было уже пойти на офицерские, потом
политруком или в военную разведку, как другие одноклассники
сделали, тем более что немецкий был родной,
да не просто немецкий, а такой немецкий, при звуках которого
простые немцы навытяжку вставали. В “варианте Омега” немного раскрыт
этот аспект немецкой аристократии.
Но нельзя было, вот в чем дело, идти таким очевидно
более выигрышным путем.
В Ленинграде осталась первая жена с дочкой,
погибли в блокаду.
Женщин у него было много, даже очень, после всех лагерей,
включая жен, я застал последнюю, но потом были еще разные.
Но сын был один, мой отец.
И похоронили их в одной могиле, сначала
отца, а через месяц в свежей еще - и его отца,
памятник один на двоих - гранитный блок из двух
половинок в середине зияет пустотой крест.
Да, память избирательно выкидывает
обрывки разговоров и воспоминаний, да,
своими глазами видел письма от Вилли Мессершмитта - тоже друга его по гроб жизни,
которых согласно “историческим фактам” просто в природе
существовать не должно было бы, как и много другого
в жизни этой нашей мужской линии,
чему совершенно невозможно найти рационального объяснения.
Все время какие жуткие, невероятные отклонения
от обще-среднего, от того, что “положено”, и не положено.
Да, когда этого Льва друг его, который ему жизнь в лагере
реально спас, когда-то попросил об одной-единственной вещи - помочь перевести
меня учиться в МГУ, тот наотрез отказал, типа не могу
поступиться принципами, у меня самого сын пошел служить в армию,
и твой внук типа пусть идет нах.
Принципы, да, когда таким как я МГУ был в тот год
ход просто наглухо закрыт - это абсолютно теперь достоверный факт,
резали на сочинении согласно спущенному указу, а советским
болванам, включая в первую очередь московских - потомков чекистов Дзержинского,
двери всех мехматов были распахнуты настежь, со всеми вступительными
задачами заранее заученными с репетиторами и в спецшколах.
Ну извините, если что кому не так будет теперь.
Долг платежом, да.
С процентами.